— Просыпайся, а не то завтрак пропустишь.
— Вот уж стыдно-то будет, — проворчал я. Еще пять минут он меня тыкал и щипал, прежде чем я встал и наполовину приготовился посмотреть в лицо этому миру. Меня должно было мучить похмелье, но почему-то ничего не болело, и это казалось хорошим предзнаменованием. Я выкарабкался из гнезда, кстати отлично свитого, а это значит, что вчера вечером Эрни, должно быть, оказал мне любезность и соорудил для меня постель. Колени хрустели, а руки автоматически тянулись к небу. Я услышал, как за моей спиной тихонько присвистнул Эрни.
— Ты вчера вечером занимался самоистязанием, а, малыш?
Если даже и так, то я определенно не мог вспомнить, что бы это могло быть. Я ходил в замок Цирцеи, перекусил травками, немножечко поиграл в вопросы и ответы, пофлиртовал, замечтался, а потом… пустота.
— О чем это ты?
— О твоей спине.
— А что с ней такое?
— Сам не чувствуешь?
Я, все еще ничего не понимая, попытался дотянуться рукой, чтобы ощутить то, о чем говорит Эрни. Безуспешно. К счастью для меня, Эрни прекрасно мог добраться до моей спины. Он ткнул меня пальцем в позвоночник, и туда же иглой вонзилась острая боль. Это напоминало прыжок в соленую океанскую воду, когда вы точно понимаете, где именно на вашем теле расположен один-единственный крошечный порез.
— Это, черт побери, что еще такое? — спросил я.
— Царапина. У тебя тут целая автострада с перекрестками. У меня смутное ощущение, что ты не только допрашивал свидетельницу, а?
Это как посмотреть.
— Разумеется, я ее допрашивал, — ответил я и поведал Эрни подробности, как именно неуловимый и, вероятно, почивший в бозе Рааль познакомил Цирцею с Прогрессом.
— А царапины откуда? — не унимался Эрни.
Не было необходимости рассказывать ему о лесах, о том, как мы бежали и… что было дальше, про свет, ужасный пожар и взрыв. В конце концов, когда я сам все это переварю, то поведаю ему о непонятно чем вызванных фантазиях, которые посетили меня, но пока что мои глюки — это моя личная вечеринка, и я единственный в списке приглашенных.
— Без понятия.
Затем, чтобы сменить тему, я сообщил:
— Зато я обнаружил очень странные документы. Тут прокручивают большие суммы в валюте. Похоже на то, что они отмывают деньги.
Тут сквозь стены хижины ворвалось какое-то клокотание, звук которого становился все громче, и оглушило меня. Шум напоминал трубу, но тональность и темп неприятнее на два порядка. И кто бы ни играл на этой чертовой хреновине, этот кто-то пренебрег обычными приличиями и даже не стал играть что-то приятное, типа «Summertime». Нет, это была мелодия «Луи, Луи». И она была бесконечна.
— Что это такое, черт возьми? — воскликнул я, у меня затряслась челюсть, а когти сами по себе со свистом показались наружу.
Но мне никто не ответил, зато внезапно началась суматоха. Конечности и хвосты задевали меня по лицу, в меня врезались чьи-то тела, и я рухнул обратно в гнездо, при падении разрушив его на составные части. Тысячи одинаковых прутиков и каких-то ягодок рассыпались по всему полу. Эрни наблюдал за моими телодвижениями и покачивал головой.
— Нельзя обратно в кроватку, малыш. Завтрак подан.
Немалое напряжение мозгов потребовалось, чтобы, спотыкаясь, выйти голышом из хижины, постоянно борясь с желанием напялить на себя свое фальшивое обличье. Но даже если бы я уступил этому порыву замаскировать свое обнаженное тело, то мое решение было бы весьма проблематичным, поскольку наши личины в хижину никто не вернул. Могу только догадываться, что как только их можно будет забрать, то Сэмюель повесит их снаружи на ручку, как это делают работники химчистки в отеле. На самом деле, возможно, здесь существует особый, мало кому известный способ потребовать возвращения своего имущества.
— Странные ощущения, да? — спросил я у Эрни, когда мы собирались выйти за дверь.
— Ага, давненько я не расхаживал в чем мать родила, — согласился он. — Странные — это еще мягко сказано!
И правда, со времен средней школы, когда мы никого не слушали и вели себя, как хотели, я не покидал пределы дома без человеческого облика, и в эти выходные я впервые выходил на улицу, не пряча свое тело за бесконечными застежками, поясками, латексом и фальшивым престижем конкурирующего вида. Самое меньшее, уверен, я получу ожоги всяких нежных интимных мест.
Возможно, мне и понравится. А может, и нет. Пока что не решил.
В ярком утреннем свете поляна выглядела чуть-чуть получше. Я смог разглядеть строения побольше, расположенные по соседству, несколько домиков, которые, по-видимому, были изготовлены из чего-то посовременнее, чем бревна. Но все равно увиденное не было Страной Чудес. Поток динозавров двигался по направлению к низенькой длинной хижине — столовой — из красноватого дерева в углу нашего лагеря. И мы с Эрни присоединились к этому стаду.
Трубач все еще трубил изо всех сил, и по пути в столовую я взмахнул хвостом и стегнул по морде гадрозавра, который был источником этих ужасных пронзительных звуков. Хоть на секунду, но песня «Луи, Луи» прекратилась.
В столовой сильно пахло феромонами, но это ничто по сравнению со вчерашним ужином. Утром всегда вырабатывается меньше феромонов, наши пахучие железы не начинают трудиться, пока не заработают в полную мощь все остальные органы, поэтому до девяти часов утра очень сложно выслеживать злоумышленников. Но все равно пахло сильно. Это был объединенный аромат сотни «братьев» и «сестер», и мне пришлось собрать всю волю в кулак, чтобы не начать искать запах Цирцеи. Позже, позже. Сначала еда, потом расследования.
Завтракали здесь по-домашнему. Мы с Эрни заняли место на длинной деревянной скамье рядом с молодым и здоровым целофизисом и не очень молодым и здоровым ти-рексом. У бедняги лапы уже настолько съежились и усохли, что превратились в короткие обвислые культи, и мне стало интересно, как он будет тянуться через весь стол за едой.
А еще мне было интересно, почему он вообще может захотеть за ней тянуться. В центре стола стояли многочисленные керамические чаши, до краев наполненные нашим завтраком — яйцами. Сырыми яйцами. В скорлупе.
Я посмотрел на Эрни, а он на меня. Так мы и пялились друг на друга в молчаливом отчаянии.
— Может, у них здесь предлагают и омлеты? — предположил я.
Словно отвечая на мой вопрос, остальные динозавры потянулись к чашкам, взяли по яйцу в каждую лапу и кинули их в рот, прямо вместе со скорлупой. Воздух наполнился противным хрустом, на столы брызгало содержимое яиц и летели кусочки скорлупы, раздавались звуки чавканья и глотания, а мой желудок выворачивался наизнанку, предчувствуя, что сейчас в него упадут вкусненькие такие сальмонеллы.
Я осмотрелся и увидел, что мы с Эрни — не единственные, кто не торопится запихивать себе в пасть сырые яйца. По крайней мере двое или трое динозавров с опаской оглядывали столовую, ища глазами хоть кого-то, кто еще не попрощался с мозгами и соблюдает общепринятые нормы гигиены. Мои глаза встретились с глазами самки трицератопса, и даже через всю комнату я прочитал по ее губам — Мы тоже должны?
Вообще-то вчера вечером я ел сырую свинину, так что мне не стоило беспокоиться о том, что я спускаюсь еще на одну ступень по уровню развития. Более того, я должен был справиться с этой ролью так же легко, как Лоуренс Оливье с ролью Гамлета, если не хотел потерять благосклонность прогрессистов. Очень грустно признавать это, но я живу ради своей работы. Берегитесь, губы! Осторожно, зубы! Прости, желудок! Поскольку сейчас начнется…
Липкая и вязкая гадость. Скорлупки царапают горло.
— Лично мне нравятся большие, — раздался за моей спиной знакомый голос.
— А мне — маленькие.
— Здесь мы не сходимся.
Я обернулся и увидел, что надо мной нависли Базз и Уэндл и смотрят, как я глотаю редкостную гадость, которая имеет наглость называться завтраком. Разумеется, они были, как говорится, в неглиже. Двойняшки-карнотавры подметали хвостами пол, я же, как проснулся, пытался держать хвост на весу, я не фанат чистоты, но отчего-то грязный хвост меня нервирует, хотя сомневаюсь, что смогу долгое время контролировать свои мускулы.
— Ребята, не хотите мою порцию? — спросил Эрни, держа в каждой руке по яйцу.
— Не, не можем, — сказали Базз и Уэндл хором. — Нельзя.
Но затем, выдержав паузу ровно столько, чтобы Эрни не успел отказаться от своих слов, они протянули лапы и схватили яйца. Насколько я понимаю, именно так миллионы лет делали мои древние родственники овирапторы.[25] Близнецы даже не потрудились прожевать, просто заглотили яйца целиком, словно огромные капсулы тайленола, и их морды озарились улыбками от уха до уха.
— Разве вы не взволнованы? — спросил Базз. Вопрос риторический.
— Очень, — ответил я.